Рахманинов, Скрябин, Прокофьев – три кита, на которых держится русская фортепианная школа, не говоря уже о том, что их музыка – это целый пласт мирового искусства XX века!

Заслуженная артистка России, профессор Римма Скороходова – инициатор вечера, где эти три фамилии соединились во времени и пространстве. Будучи современниками, они знали друг о друге. Но в первый и последний раз эти три гиганта сошлись, когда Скрябина уже не было в живых. На одном из концертов его памяти играл Рахманинов. Интерпретация не понравилась молодым «скрябинцам», и они не скрывали своего раздражения. После концерта к Рахманинову подошел Прокофьев (хотя до этого они уже встречались и разговаривали вполне доброжелательно) и не слишком тактично заметил: «И все-таки, Сергей Васильевич, я думаю, что вы играли очень хорошо». Рахманинов ответил: «А вы, что же, считали, что я сыграю плохо?» – и повернулся к Прокофьеву спиной. После этого случая, вспоминал Прокофьев, «наши добрые отношения прекратились».

Апрель – месяц значимый для каждого из них. 27 апреля 1915 года умер Скрябин, 1 апреля 1873 года родился Рахманинов, 23 апреля 1891 года родился Прокофьев (в этом году исполняется 120 лет со дня его рождения). А 16 апреля, в день концерта, по православному календарю, воскрес Лазарь, поэтому в зале ароматно пахло вербами, которые гости несли с церковных служб в честь предстоящего Вербного воскресения.

Композиция самого концерта получилась очень удачной, возник как бы творческий диалог не только звучавших сочинений, но и исполнителей. Ведь выходя на сцену, и опытный мастер, и молодой педагог, и студент оказываются в равном положении – положении художника перед чистым холстом, на котором может возникнуть всё что угодно.

Высокий старт обозначился благодаря инициатору этого события – Римме Скороходовой. Вокализ Рахманинова в ее исполнении и в ее же собственной концертной обработке открыл концерт. В полифонических сплетениях голосов все линии темброво окрашены, краски мерцают полутонами – то тёплыми, матовыми, то прозрачно-кристальными. Они предстают то чистыми, то смешиваются, образуя новую звуковую палитру. Соединения линий рождает мощный в своей драматичности подъем к кульминации, поражающей своей силой в столь малой форме. Небольшая лирическая пьеса превращается в исповедь о жизни.

Музыка Пятой сонаты Скрябина – совершенно другой мир, другое измерение. «Это – большая поэма для фортепьяно, и я рассматриваю её как самую лучшую мою фортепианную композицию», – говорил композитор. Пианистка создала яркий, выпуклый образ сонаты, а самой артистичностью своего облика ей удалось обрисовать образ творца, «демиурга». Рассыпчатость, но не рыхлость, гимнический пафос, но не крик… Иногда звуки казались воздушным потоком, который поднимает слушателя и несет в иные эфиры. Четко продуманы пространственные планы фактуры – как в одновременном звучании, что очень эффектно, так и на расстоянии, как бы живущие в разных временах. Соната была написана в то время, когда Скрябин работал над литературным текстом Роете de l'extase. В ней нащупываются основные сюжетно-образные линии и характерные мотивы, которые присущи стилю Скрябина вообще.

Я к жизни призываю вас, скрытые стремленья!
Вы, утонувшие в тёмных глубинах
Духа творящего, вы, боязливые
Жизни зародыши, вам дерзновенье я
приношу.

В исполнительской трактовке драматургическим импульсом стал первый тезис сонаты. Начинающийся с грохочущих звуков в самом низком регистре, через несколько тактов он охватывает всю клавиатуру до самых высоких пределов. Стремление вверх – это идея Скрябина о «пламени», о «полете», и она находится в согласии с нематериальным звуком фортепьяно, который извлекает артистка. Этому отвечают тонкие, почти незаметные нюансы темпа, и утонченная техника педалей, которая удается исполнительнице удивительно хорошо. Римма Скороходова, бесспорно, обладает таким исполнительским качеством, которое делает ткань живой, она будто играет или, если угодно, рисует звуками, создавая изменчивый образ в особой художественно-музыкальной перспективе.

Арка в драматургии концерта – Седьмая соната Прокофьева в исполнении Оксаны Оноприенко – в прошлом ученицы Риммы Григорьевны, а сегодня преподавателя кафедры специального фортепиано. Сложность языка и многозначность художественных образов порождают множество трактовок, зачастую противоположных друг другу. Оксане Оноприенко удалось одолеть одно из самых сложных по средствам выражения сочинение Прокофьева. «Беспокойное аллегро» интонационно вводит в атмосферу неустойчивости, тревоги, которая усилена зеркальной репризой. Исполнительская концепция очень динамична, все время интересно, «что же дальше?» Первая часть – словно вопрос без ответа, вся ее беспокойность, смятенность как бы сублимируется во вторую часть, по-кошачьи вкрадчивый хроматизм начала лирической темы. Тревоги и сомнения рвут лирическую тему, не давая расслабиться, превращая ее как бы в зеркало времени. Остинатная нисходящая секундовая интонации (а в финале, кстати, – она восходящая, пружинящая, даже назойливая) – звучит как символическое «тиканье часов». Но все нити развития ведут к финалу.

Precipitato (поспешно, торопливо), по словам С. Рихтера, «разрастается в гигантскую силу, утверждающую жизнь».Финал сметает все на своем пути, нивелируя лирику, утверждая полнозвучную, густую токкатность, в противоположность сухой, колючей токкатности первой части. Особый характер его — в соединении постоянной устремленности (это связано, помимо всего прочего, со сложным размером — 7/8) и аккордовой тяжести. Возникало ощущение, что это не стабильная, не механистичная, а живая остинатность. Хотя некоторые и слышат в нем «зловещую моторность», (Л. Кириллина), но «победное шествие богатырской силы», которое уловил в финале этой сонаты А. Шнитке, ярчайше продемонстрировано данной интерпретацией. Весь зал замер, внимая финалу; выдержка, мастерство, исполнительская харизма О. Оноприенко по-настоящему заряжают особым музыкальным драйвом!

В программу удачно вписались выступления студентов, среди которых большинство – лауреаты не одного международного конкурса. Сразу после Пятой сонаты мы слышали «другого» Скрябина. Лирического, по-романтически утонченного в исполнении Виталия Соколовского. В этюдах-миниатюрах ор. 42 (fis, cis) вилась трепетная, но мощная фактурная ткань, слышались утонченность и грандиозность. Этюды-картины, прелюдии Рахманинова играли аспирантка Марии Половинко и студента Юрия Кокко. Марии особенно удалась си-минорная прелюдия – пианистка уловила и раскрыла образ так, будто это часть жизни живой души: от теплоты интимного доверительного сожаления, раскаяния, до мощной колокольной звучности, а однажды звуки будто превратились в поток – очищающий, окутывающий свежестью.

Прокофьев явился нам сценически-действенным – «Ссора» из балета «Золушка» в исполнении Максима Тимофеева, а также сугубо инструментальным, вызывающим в своей кажущейся простоте – в Токкате ор. 11, сыгранной Анной Швангирадзе, которая в своей трактовке явно апеллировала к русской классике – «Бабе Яге» Мусоргского, например.

Умение «проживать» музыкальную ткань, пропускать ее через себя – свойства, которые формируют настоящего музыканта-интерпретатора. На всех ступенях исполнительского мастерства (от первого курса до заслуженного артиста) в постижении стиля композитора предстали три кита, имя которым – Скрябин, Рахманинов, Прокофьев.

Встретившись снова, они уже не спорят, они живут в пальцах, мыслях и душах тех, кто служит их гениям.

Александра Федина